-- voinaimir1 Мое voinaimir1 желание, voinaimir1 mon voinaimir1 père, voinaimir1 никогда voinaimir1 не voinaimir1 покидать voinaimir1 вас, voinaimir1 никогда voinaimir1 не voinaimir1 разделять voinaimir1 своей voinaimir1 жизни voinaimir1 с voinaimir1 вашей. voinaimir1 Я voinaimir1 не voinaimir1 хочу voinaimir1 выходить voinaimir1 замуж, voinaimir1 -- voinaimir1 сказала voinaimir1 она voinaimir1 решительно, voinaimir1 взглянув voinaimir1 своими voinaimir1 прекрасными voinaimir1 глазами voinaimir1 на voinaimir1 князя voinaimir1 Василья voinaimir1 и voinaimir1 на voinaimir1 отца.
-- voinaimir1 Вздор, voinaimir1 глупости! voinaimir1 Вздор, voinaimir1 вздор, voinaimir1 вздор! voinaimir1 -- voinaimir1 нахмурившись, voinaimir1 закричал voinaimir1 князь voinaimir1 Николай voinaimir1 Андреич, voinaimir1 взял voinaimir1 дочь voinaimir1 за voinaimir1 руку, voinaimir1 пригнул voinaimir1 к voinaimir1 себе voinaimir1 и voinaimir1 не voinaimir1 поцеловал, voinaimir1 но voinaimir1 только voinaimir1 пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
-- Ma chère, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est-ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'espérance de toucher ce coeur si bon, si généreux. Dites, que peut-être... L'avenir est si grand. Dites: peut-être.
-- Князь, то, что я сказала, есть все, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
-- Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, -- говорил старый князь. -- Очень, очень рад тебя видеть, -- повторял он, обнимая князя Василья.
"Мое призвание другое, -- думала про себя княжна Марья, мое призвание -- быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Amé. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!..." думала княжна Марья.
Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на-цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и все знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
-- Mon bon ami? -- вопросительно-грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. "Николушка... письмо... ранен... бы... был... ma сhère... ранен... голубчик мой... графинюшка... в офицеры произведен... слава Богу... Графинюшке как сказать?..."
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит все, коли Бог ей поможет.
Все время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что-нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что-нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
-- Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
-- Ничего, мой друг.
-- Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
-- Voua êtes une fine mouche, mon enfant, -- сказала она.
-- От Николеньки письмо? Наверно! -- вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
-- Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
-- Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, -- крестясь, говорила Наташа, -- никому не скажу, -- и тотчас же побежала к Соне.
-- Николенька...ранен...письмо... -- проговорила она торжественно и радостно.
-- Nicolas! -- только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. -- Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, -- говорила она сквозь слезы.
-- Вот видно, что все вы, женщины, -- плаксы, -- сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. -- Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. -- Наташа улыбнулась сквозь слезы.
-- Ты не читала письма? -- спрашивала Соня.
-- Не читала, но она сказала, что все прошло, и что он уже офицер...
-- Слава Богу, -- сказала Соня, крестясь. -- Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
-- Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, -- сказал он, -- такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, -- продолжал Петя.
-- Молчи, Петя, какой ты дурак!...
-- Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, -- сказал Петя.
-- Ты его помнишь? -- после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: "Помню ли Nicolas?"
-- Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы все помнить, -- с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. -- И я помню Николеньку, я помню, -- сказала она. -- А Бориса не помню. Совсем не помню...
-- Как? Не помнишь Бориса? -- спросила Соня с удивлением.
-- Не то, что не помню, -- я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет -- ничего!
-- Ах, Наташа, -- сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому-то другому, с кем нельзя шутить. -- Я полюбила раз твоего брата, и, что бы