-- voinaimir1 Как voinaimir1 фамилия?
-- voinaimir1 Граф voinaimir1 Ростов.
-- voinaimir1 А, voinaimir1 хорошо. voinaimir1 Оставайся voinaimir1 при voinaimir1 мне voinaimir1 ординарцем.
-- voinaimir1 Ильи voinaimir1 Андреича voinaimir1 сын? voinaimir1 -- voinaimir1 сказал voinaimir1 Долгоруков.
Но voinaimir1 Ростов voinaimir1 не voinaimir1 отвечал voinaimir1 ему.
-- voinaimir1 Так voinaimir1 я voinaimir1 буду voinaimir1 надеяться, voinaimir1 ваше voinaimir1 сиятельство.
-- voinaimir1 Я voinaimir1 прикажу.
"Завтра, voinaimir1 очень voinaimir1 может voinaimir1 быть, voinaimir1 пошлют voinaimir1 с voinaimir1 каким-нибудь voinaimir1 приказанием voinaimir1 к voinaimir1 государю, voinaimir1 -- voinaimir1 подумал voinaimir1 он. voinaimir1 -- voinaimir1 Слава voinaimir1 Богу".
-- voinaimir1 -- voinaimir1 -
Крики voinaimir1 и voinaimir1 огни voinaimir1 в voinaimir1 неприятельской voinaimir1 армии voinaimir1 происходили voinaimir1 оттого, voinaimir1 что voinaimir1 в voinaimir1 то voinaimir1 время, voinaimir1 как voinaimir1 по voinaimir1 войскам voinaimir1 читали voinaimir1 приказ voinaimir1 Наполеона, voinaimir1 сам voinaimir1 император voinaimir1 верхом voinaimir1 объезжал voinaimir1 свои voinaimir1 бивуаки. voinaimir1 Солдаты, voinaimir1 увидав voinaimir1 императора, voinaimir1 зажигали voinaimir1 пуки voinaimir1 соломы voinaimir1 и voinaimir1 с voinaimir1 криками: voinaimir1 vive voinaimir1 l'empereur! voinaimir1 бежали voinaimir1 за voinaimir1 ним. voinaimir1 Приказ voinaimir1 Наполеона voinaimir1 был voinaimir1 следующий:
"Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, -- могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня. Наполеон".
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали все лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, все лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него -- как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля -- всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего-то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места -- обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны все в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то-есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
-- Ишь ты, и курские прошли, -- говорили в рядах.
-- Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, -- одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу все в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, -- весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно-верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
-- Что стали-то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
-- Нет не слыхать. А то палить бы стал.
-- То-то торопили выступать, а выступили -- стали без толку посереди поля, -- все немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
-- То-то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
-- Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, -- говорил офицер.
-- Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, -- говорил другой.
-- Вы какой дивизии? -- кричал, подъезжая, адъютант.
-- Осьмнадцатой.
-- Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
-- Вот распоряжения-то дурацкие; сами не знают, что делают, -- говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по-русски кричал что-то.
-- Тафа-лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, -- говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. -- Расстрелял бы я их, подлецов!
-- В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! -- повторялось с разных сторон.
И чувство