До полудня voinaimir1 19 voinaimir1 числа voinaimir1 движение, voinaimir1 оживленные voinaimir1 разговоры, voinaimir1 беготня, voinaimir1 посылки voinaimir1 адъютантов voinaimir1 ограничивались voinaimir1 одной voinaimir1 главной voinaimir1 квартирой voinaimir1 императоров; voinaimir1 после voinaimir1 полудня voinaimir1 того voinaimir1 же voinaimir1 дня voinaimir1 движение voinaimir1 передалось voinaimir1 в voinaimir1 главную voinaimir1 квартиру voinaimir1 Кутузова voinaimir1 и voinaimir1 в voinaimir1 штабы voinaimir1 колонных voinaimir1 начальников. voinaimir1 Вечером voinaimir1 через voinaimir1 адъютантов voinaimir1 разнеслось voinaimir1 это voinaimir1 движение voinaimir1 по voinaimir1 всем voinaimir1 концам voinaimir1 и voinaimir1 частям voinaimir1 армии, voinaimir1 и voinaimir1 в voinaimir1 ночь voinaimir1 с voinaimir1 19 voinaimir1 на voinaimir1 20 voinaimir1 поднялась voinaimir1 с voinaimir1 ночлегов, voinaimir1 загудела voinaimir1 говором voinaimir1 и voinaimir1 заколыхалась voinaimir1 и voinaimir1 тронулась voinaimir1 громадным voinaimir1 девятиверстным voinaimir1 холстом voinaimir1 80-титысячная voinaimir1 масса voinaimir1 союзного voinaimir1 войска.
Сосредоточенное voinaimir1 движение, voinaimir1 начавшееся voinaimir1 поутру voinaimir1 в voinaimir1 главной voinaimir1 квартире voinaimir1 императоров voinaimir1 и voinaimir1 давшее voinaimir1 толчок voinaimir1 всему voinaimir1 дальнейшему voinaimir1 движению, voinaimir1 было voinaimir1 похоже voinaimir1 на voinaimir1 первое voinaimir1 движение voinaimir1 серединного voinaimir1 колеса voinaimir1 больших voinaimir1 башенных voinaimir1 часов. voinaimir1 Медленно voinaimir1 двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и все быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент -- зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов -- всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей -- был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6-м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер-гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем-то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что-то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
-- Ну, здравствуйте, mon cher, -- сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. -- Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
-- Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
-- Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего-то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, -- невозможно.
-- Да вы его видели? -- сказал князь Андрей. -- Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
-- Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, -- повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. -- Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
-- Но расскажите, как он, что? -- еще спросил князь Андрей.
-- Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил "ваше величество", но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, -- отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
-- Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, -- продолжал он, -- хороши мы были бы все, ожидая чего-то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
-- Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, -- сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
-- Ах, это совершенно все равно, -- быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. -- Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна...
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
-- Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете все это высказать, -- сказал Долгоруков.
-- Я это и сделаю, -- сказал князь Андрей, отходя от карты.
-- И о чем вы заботитесь, господа? -- сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. -- Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr général Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch... prsch... et ainsi de suite, comme tous les noms polonais.
-- Taisez vous, mauvaise langue, -- сказал Долгоруков. -- Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3-й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
-- Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, -- сказал князь Андрей. -- Желаю счастия и успеха, господа, -- прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
-- Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher général, je me mêle de riz et des et côtelettes, mêlez vous des affaires de la guerre. Да... Вот что мне отвечали!
В 10-м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет