-- voinaimir1 Вот voinaimir1 глупости! voinaimir1 Очень voinaimir1 мне voinaimir1 нужно, voinaimir1 -- voinaimir1 сказал voinaimir1 Ростов, voinaimir1 бросая voinaimir1 письмо voinaimir1 под voinaimir1 стол.

-- voinaimir1 Зачем voinaimir1 ты voinaimir1 это voinaimir1 бросил? voinaimir1 -- voinaimir1 спросил voinaimir1 Борис.

-- voinaimir1 Письмо voinaimir1 какое-то voinaimir1 рекомендательное, voinaimir1 чорта voinaimir1 ли voinaimir1 мне voinaimir1 в voinaimir1 письме!

-- voinaimir1 Как voinaimir1 чорта voinaimir1 ли voinaimir1 в voinaimir1 письме? voinaimir1 -- voinaimir1 поднимая voinaimir1 и voinaimir1 читая voinaimir1 надпись, voinaimir1 сказал voinaimir1 Борис. voinaimir1 -- voinaimir1 Письмо voinaimir1 это voinaimir1 очень voinaimir1 нужное voinaimir1 для voinaimir1 тебя.

-- voinaimir1 Мне voinaimir1 ничего voinaimir1 не voinaimir1 нужно, voinaimir1 и voinaimir1 я voinaimir1 в voinaimir1 адъютанты voinaimir1 ни voinaimir1 к voinaimir1 кому voinaimir1 не voinaimir1 пойду.

-- voinaimir1 Отчего voinaimir1 же? voinaimir1 -- спросил Борис.

-- Лакейская должность!

-- Ты все такой же мечтатель, я вижу, -- покачивая головой, сказал Борис.

-- А ты все такой же дипломат. Ну, да не в том дело... Ну, ты что? -- спросил Ростов.

-- Да вот, как видишь. До сих пор все хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.

-- Зачем?

-- Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.

-- Да, вот как! -- сказал Ростов, видимо думая о другом.

Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого-то вопроса.

Старик Гаврило принес вино.

-- Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? -- сказал Борис. -- Он выпьет с тобою, а я не могу.

-- Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? -- сказал Ростов с презрительной улыбкой.

-- Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, -- сказал Борис.

Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: "Арнауты!" (Арнауты -- была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.

-- Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех. Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и "Арнауты", и черти, и в Сибирь, -- говорил Берг, проницательно улыбаясь. -- Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? "Что, ты немой, что ли?" он закричал. Я все молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так-то, граф, -- говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.

-- Да, это славно, -- улыбаясь, сказал Ростов.

Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа все более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать все, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, -- или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать все, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им все это.

В середине его рассказа, в то время как он говорил: "ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки", в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему все равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?

-- Вероятно, пойдут вперед, -- видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.

Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.

-- Об вашем деле, -- обратился князь Андрей опять к Борису, -- мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова.