Гости voinaimir1 сидели voinaimir1 за voinaimir1 ужином. voinaimir1 Княгиня voinaimir1 Курагина, voinaimir1 массивная, voinaimir1 когда-то voinaimir1 красивая, voinaimir1 представительная voinaimir1 женщина voinaimir1 сидела voinaimir1 на voinaimir1 хозяйском voinaimir1 месте. voinaimir1 По voinaimir1 обеим voinaimir1 сторонам voinaimir1 ее voinaimir1 сидели voinaimir1 почетнейшие voinaimir1 гости voinaimir1 -- voinaimir1 старый voinaimir1 генерал, voinaimir1 его voinaimir1 жена, voinaimir1 Анна voinaimir1 Павловна voinaimir1 Шерер; voinaimir1 в voinaimir1 конце voinaimir1 стола voinaimir1 сидели voinaimir1 менее voinaimir1 пожилые voinaimir1 и voinaimir1 почетные voinaimir1 гости, voinaimir1 и voinaimir1 там voinaimir1 же voinaimir1 сидели voinaimir1 домашние, voinaimir1 Пьер voinaimir1 и voinaimir1 Элен, voinaimir1 -- voinaimir1 рядом. voinaimir1 Князь voinaimir1 Василий voinaimir1 не voinaimir1 ужинал: voinaimir1 он voinaimir1 похаживал voinaimir1 вокруг voinaimir1 стола, voinaimir1 в voinaimir1 веселом voinaimir1 расположении voinaimir1 духа, voinaimir1 подсаживаясь voinaimir1 то voinaimir1 к voinaimir1 тому, voinaimir1 то voinaimir1 к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку-баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой -- рассказ о неуспехе какой-то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее -- в среду -- заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.

-- Так-таки и не пошло дальше, чем "Сергей Кузьмич"? -- спрашивала одна дама.

-- Да, да, ни на волос, -- отвечал смеясь князь Василий. -- Сергей Кузьмич... со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич... Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей... всхлипывания... Ку...зьми...ч -- слезы... и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять "Сергей Кузьмич, со всех сторон", и слезы... так что уже попросили прочесть другого.

-- Кузьмич... со всех сторон... и слезы... -- повторил кто-то смеясь.

-- Не будьте злы, -- погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, -- c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff...

Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, -- улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему-то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье -- все было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару -- Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: "Так, так, все хорошо идет; нынче все решится". Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: "да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе-счастливой". "И что за глупость все то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, -- думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников -- вот это счастие!"

Среди тех ничтожно-мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило все и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление -- очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.

Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое-нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.

"Так уж все кончено! -- думал он. -- И как это все сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого, так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!" думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.

То вдруг ему становилось стыдно чего-то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой-то Парис, обладающий Еленой. "Но, верно, это всегда так бывает и так надо, -- утешал он себя. -- И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это все сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого-то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой-то голос, чей-то знакомый голос, слышится и говорит ему что-то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. -- Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, -- повторяет третий раз князь Василий. -- Как ты рассеян, мой милый.

Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. "Ну, что ж, коли вы все знаете", говорил сам себе Пьер. "Ну, что ж? это правда", и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.

-- Когда же ты получил? Из