-- voinaimir1 Посмотрите, voinaimir1 князь, voinaimir1 -- voinaimir1 сказал voinaimir1 другой, voinaimir1 которому voinaimir1 очень voinaimir1 хотелось voinaimir1 взять voinaimir1 еще voinaimir1 пирожок, voinaimir1 но voinaimir1 совестно voinaimir1 было, voinaimir1 и voinaimir1 который voinaimir1 поэтому voinaimir1 притворялся, voinaimir1 что voinaimir1 он voinaimir1 оглядывает voinaimir1 местность, voinaimir1 -- voinaimir1 посмотрите-ка, voinaimir1 уж voinaimir1 забрались voinaimir1 туда voinaimir1 наши voinaimir1 пехотные. voinaimir1 Вон voinaimir1 там, voinaimir1 на voinaimir1 лужку, voinaimir1 за voinaimir1 деревней, voinaimir1 трое voinaimir1 тащут voinaimir1 что-то. voinaimir1 .Они voinaimir1 проберут voinaimir1 этот voinaimir1 дворец, voinaimir1 -- voinaimir1 сказал он с видимым одобрением.

-- И то, и то, -- сказал Несвицкий. -- Нет, а чего бы я желал, -- прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, -- так это вон туда забраться.

Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.

-- А ведь хорошо бы, господа!

Офицеры засмеялись.

-- Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!

-- Им ведь и скучно, -- смеясь, сказал офицер, который был посмелее.

Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что-то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.

-- Ну, так и есть, так и есть, -- сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, -- так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?

На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно-белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.

Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.

-- Не угодно ли закусить вашему превосходительству? -- сказал он.

-- Нехорошо дело, -- сказал генерал, не отвечая ему, -- замешкались наши.

-- Не съездить ли, ваше превосходительство? -- сказал Несвицкий.

-- Да, съездите, пожалуйста, -- сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, -- и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.

-- Очень хорошо, -- отвечал Несвицкий.

Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.

-- Право, заеду к монашенкам, -- сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.

-- Нут-ка, куда донесет, капитан, хватите-ка! -- сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. -- Позабавьтесь от скуки.

-- Прислуга к орудиям! -- скомандовал офицер.

И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.

-- Первое! -- послышалась команда.

Бойко отскочил 1-й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.

Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди -- движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из-за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.

VII.

Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.

Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.

Только-что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.

-- Экой ты, братец, мой! -- говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, -- экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.

Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: -- Эй! землячки! держись влево, постой! -- Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из-под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно-усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.

-- Вишь, их, как плотину, прорвало, -- безнадежно останавливаясь, говорил казак. -- Много ль вас еще там?

-- Мелион без одного! -- подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.

-- Как он (он -- неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, -- говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, -- забудешь чесаться.

И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.

-- Куда, чорт, подвертки запихал? -- говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.

И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо,

выпившие солдаты.

-- Как он его, милый человек, полыхнет прикладом-то в самые зубы... -- радостно говорил один солдат в высоко-подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.

-- То-то оно, сладкая ветчина-то. -- отвечал другой с хохотом.

И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.

-- Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. -- говорил унтер-офицер сердито и укоризненно.

-- Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро-то, -- говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, -- я так и обмер. Право, ей-Богу, так испужался, беда! -- говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка-немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.

-- Ишь, колбаса-то, тоже убирается!

-- Продай матушку, -- ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.

-- Эк убралась как! То-то черти!

-- Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.

-- Видали, брат!

-- Куда вы? -- спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.

Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.

-- Хочешь, возьми себе, -- говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они