Княжна voinaimir1 Марья voinaimir1 сначала voinaimir1 удивилась, voinaimir1 потом voinaimir1 испугалась voinaimir1 этого voinaimir1 вопроса.

-- voinaimir1 МНЕ?... voinaimir1 Мне?!... voinaimir1 Мне voinaimir1 тяжело?! voinaimir1 -- voinaimir1 сказала voinaimir1 она.

-- voinaimir1 Он voinaimir1 и voinaimir1 всегда voinaimir1 был voinaimir1 крут; voinaimir1 а voinaimir1 теперь voinaimir1 тяжел voinaimir1 становится, voinaimir1 я voinaimir1 думаю, voinaimir1 -- voinaimir1 сказал voinaimir1 князь voinaimir1 Андрей, voinaimir1 видимо, voinaimir1 нарочно, voinaimir1 чтоб voinaimir1 озадачить voinaimir1 или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.

-- Ты всем хорош, André, но у тебя есть какая-то гордость мысли, -- сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, -- и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме vénération, может возбудить такой человек, как mon père? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.

Брат недоверчиво покачал головой.

-- Одно, что тяжело для меня, -- я тебе по правде скажу, André, -- это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.

-- Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, -- насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.

-- Аh! mon ami. Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. André, -- сказала она робко после минуты молчания, -- у меня к тебе есть большая просьба.

-- Что, мой друг?

-- Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, -- сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что-то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что-то.

Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.

-- Ежели бы это и стоило мне большого труда... -- как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.

-- Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon père. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах... -- Она все еще не доставала того, что держала, из ридикюля. -- Так ты обещаешь мне?

-- Конечно, в чем дело?

-- André, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?

-- Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет... Чтобы тебе сделать удовольствие... -- сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. -- Очень рад, право очень рад, мой друг, -- прибавил он.

-- Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, -- сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.

Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.

-- Пожалуйста, André, для меня...

Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.

-- Merci, mon ami.

Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.

-- Так я тебе говорила, André, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, -- начала она. -- Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.

-- Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем-нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты все это говоришь мне?

Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.

-- Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили. И мне это грустно.

Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что-то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слез она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.

-- Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду... хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю...

Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.

-- Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! -- крикнул он камердинеру, -- поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.

Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.

-- André, si vous avez. la foi, vous vous seriez adressé à Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre prière aurait été exaucée.

-- Да, разве это! -- сказал князь Андрей. -- Иди, Маша, я сейчас приду.

По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m-lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.

-- Ah! je vous croyais chez vous, -- сказала она, почему-то краснея и опуская глаза.

Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.

Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.

-- Non, mais figurez-vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait défier les années... Xa, xa, xa, Marieie!

Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.

Он тихо